Марио Адорф: «Никогда не был фанатом Карла Мая»

— Да, собственно, вполне неплохо.

— Никогда не мечтал. В детстве собирался стать врачом, как и мой отец, а еще, может быть, поваром или клоуном. Если бы не получилось с актерством, мне было бы интересно стать художником или скульптором.

— Да, но мало. Я никогда не был фанатом Карла Мая.

— Ничего не смотрел, кроме двух лент: «Сокровище Серебряного озера» и «Виннету».

— Мне ее предложили. Сам я не хотел играть какого-то предсказуемого и в то же время непонятного мне злодея. Однако меня уговорил знакомый журналист. Он сначала напомнил, что Карл Май – это национальное немецкое достояние, а потом заявил: «Ты просто должен его сыграть!»

— Скажу честно, нет. Он был не из тех, кого можно назвать «режиссером-актером».

— Он оказался очень крепким профессионалом. С ним не было никаких проблем.

— Баркер и Брис были звездами. Я не имел с ними продолжительных контактов. Какое о них осталось впечатление? Что касается Баркера, то, мне кажется, играл он как-то скованно, а вот Брис, думаю, был более эффектен. Хотя подружились мы с Пьером гораздо позже, когда стали соседями в Риме.

— Да, такие письма приходили. А еще чаще люди мне признавались, что из-за этого киноубийства меня ненавидело чуть ли не все тогдашнее молодое поколение. Действительно, во время съемок той злополучной сцены, как вы упомянули, Мари не было, – ее снимали отдельно. Я целился всего лишь в указанное место в скалах. Познакомился я с ней, к сожалению, только на премьере.

— Я сблизился с Пьером Брисом после съемок «Виннету». Произошло это в Риме, где я нашел в нем веселого приятеля. Он великолепный шутник и превосходный повар. Во времена римской «сладкой жизни» мы вместе пережили много незабываемых и волнующих моментов.

— Думаю, уже ни для кого ни секрет, что мы некоторое время были близкими друзьями, что, впрочем, давало повод для ревности и Баркеру, и Брису.

— Всё точно. Я тогда очень многому научился у них, что мне крайне пригодилось в более поздних моих вестернах.

— Меня действительно удерживали только одним канатом, что едва ли добавляло оптимизма. Полностью полагаться на этот трос было бы глупо. Хотя, конечно, его закрепили, обмотав несколько раз вокруг скального выступа незаметно для зрителя. Целую вечность, как мне казалось, я болтался там на одной руке. Другой я просто не мог воспользоваться – по сюжету она была ранена. И вот вечером я узнаю от оператора, что меня в сцене едва можно разглядеть, потому что, оказывается, во время съемки снизу не было трансфокатора. Его почему-то именно в эти дни зарезервировали для вестерна «Фредди и мелодия прерий» и отвезли в Дубровник.

— Его музыка, безусловно, звучала не хуже, чем композиции Эннио Морриконе. Ландшафт в тамошней Югославии считался в Европе единственным и неповторимым в своём роде. Из-за большой территории он не выглядел однообразно, как, скажем, испанский. Жаль, что сегодня между Хорватией, Боснией и Черногорией возвели границы.

— Насколько я помню, мне эту роль тоже предложили, но тогда я оказался слишком дорогим актером. Взяли Рика Батталью. Я не сильно переживал по этому поводу, хотя впоследствии больше не снимался ни в одной «майевке».

— Со Стюартом Грейнджером я лично знаком не был. То, что его терпеть не могли, я узнал, собственно, от Пьера Бриса.

— Продюсер Вендландт слыл тяжелым партнером на переговорах, но в быту – и прежде всего благодаря своей жене Ильзе — был натурой широкой. Он умел превосходно принимать гостей.

— Точно так. Я играл некоего мексиканца и хотел сыграть его как можно достовернее. Настоящие мексиканцы научили меня метать лассо и ножи, танцевать бамбу и правильно пить текилу.

— Со звездами – гораздо меньше, чем с кем-либо другим. Американцы непременно хотели раскрыть во мне затаившегося наци. Уже после моего прибытия в Голливуд на страницах так называемых «отраслевых изданий»: «Hollywood Reporter» или «Daily Variety» непременно удивлялись, почему это вдруг какой-то «гуннский актеришка», это меня так имели в виду, должен играть мексиканца… Меня просто тошнило от всего этого. После детских кинопроб и хорошей работы во время съемок я смог сделать так, чтобы об этой ерунде наконец забыли. Потом наступило затишье или даже признание…

— Да очень просто. Хотя многим не нравилось его честолюбие. Противник Хестона Ричард Харрис прозвал его школьным учителем. Пока я без задних мыслей уплетал мексиканские блюда, американцы не прикасались к такой сряпне и ели только очищенные овощи. Зато потом почти всех этих гринго, которых мексиканцы называли turistas, так пронесло… Особенно Чарлтона Хестона, его три раза за съемки «накрывало»… Он потерял больше 10 килограммов веса. Он вообще не слезал со своего великолепного коня за исключением пауз. Когда в воздухе вдруг начинало веять чем-то странным, Пекинпа спрашивал у Хестона, почему бы тому не сходить по делам. На что актер неизменно отвечал: «Не хочу останавливать производство».

— Пекинпа пахал в полном смысле этого слова. Он, как и большинство других американских режиссеров, не допускал никаких изменений и импровизаций.

— В то время Бен Джонсон был моим лучшим другом, замечательным человеком и самым лучшим наездником, которого я когда-либо встречал. Будучи чемпионом мира по родео, он мог на скаку набросить лассо на шею быка так, чтобы связать его за пять секунд. Позже Джонсон даже получил Оскара за роль второго плана. Он отличался неразговорчивостью и никогда не рассказывал о своей жизни или успехах. То, что он был зятем Джона Форда, я узнал только после фильма.

— Нет, не стал. Мне не нравилось тамошнее положение актера. Я имею в виду их принципиальное требование: ты должен делать и повторять только то, в чем уже однажды достиг успеха, ни больше ни меньше. Перемены и разнообразие там не в чести. Позже, с приходом нового поколения, — особенно повлиял пресловутый method acting, — кое-что поменялось. Мне сильно мешала их беспощадная борьба ради карьеры. Конечно, в то время я был уже избалован. В Голливуде мне светили маленькие роли одинаковых мексиканцев, в то время как в Германии и Италии у меня уже имелись гораздо более серьезные предложения.

— Начинал я с театра. Я всегда любил эту очень точную работу с режиссерами, обстоятельные пробы, классические тексты. Я часто возвращаюсь в театр. Но люблю и кино, путешествия, разные впечатления от других стран, знакомства с иными культурами, языками и людьми.

— Хм, из большого числа трудно выбрать. В театре самыми любимыми моими ролями были: Стэнли Ковальский в «Трамвае «Желание», Артуро Уи в «Карьере Артуро Уи» Брехта и Маскариль в мольеровской комедии «Шалый, или Все невпопад». В кино и на ТВ мне нравятся: гендиректор Хаффенлохер в мини-сериале «Кир-рояль», Бомбер в «Бомбер и Паганини», Йонас Лауретц в «Виа Мала» и, конечно же, Бруно Людке в фильме «Ночь, когда приходил дьявол».

— Я знал, что тех двух жеребцов привели не с киностудии, — они совершенно не привыкли к громким выстрелам, поэтому стрелять во время индейского преследования по проселочной дороге не должны были. Однако, кто-то, — то ли режиссер, то ли его ассистент, — приказал открыть огонь. И тогда оба моих коняги резко понесли бричку. Я просто каким-то чудом буквально из последних сил сумел их остановить. На следующий день сцену переснимали еще раз, но уже с каскадером. напуганные кони снова понесли, да так, что каскадер в итоге по высокой дуге вылетел из брички и пробил деревянную стену местной придорожной церквушки. А обезумевшие животные без кучера рванули куда глаза глядят. Никто не мог их поймать почти два часа, пока они эту бричку не разнесли в щепки. Сами они при этом сильно поранились и смертельно выдохлись. И тогда нам сказали, что их придется пристрелить…

— Я никогда не ощущал себя писателем, только рассказчиком. Я просто переложил на книжный язык разные истории из моей актерской жизни. Потом к ним добавились и выдуманные истории. Вот так появились шесть книг.

— Не раз уже сказано, да и написано, что я хотел бы сыграть Карла Маркса. Пока этого не случилось, но я не отчаиваюсь. Я благодарен выпавшему мне великому счастью, что имел возможность сыграть в прошлом и еще сыграю в будущем году прекрасные, большие роли.

— Однозначно не в кино. Скажем… в роли прирученного медведя, который подает ей завтрак в постель.