Хельмут Ланге: «Кожаный Чулок осложнил мне жизнь…»

Да, конечно. Когда ко мне с предложением обратился режиссер синхронной съемки Конрад фон Моло, я был просто счастлив и безусловно хотел сыграть эту роль. Эти «Истории Кожаного Чулка» меня очаровали. С похожим ребяческим чувством три-четыре года до этого я снимался в телепродукции «Приключения Джона Клингса» / John Klings Abenteuer. Это был доморощенный Джеймс Бонд, тот самый, о котором написаны горы дешевых книжечек, стопками лежащих под прилавками у букинистов.

Это особая тема. Я человек телевидения, именно ему я благодарен за определенную популярность, наивысший пункт которой возник, разумеется, после «Кожаного Чулка». Фильм украшали великолепные костюмы и декорации, с особой тщательностью созданные румынской стороной. Съемки на натуре продолжались четыре месяца без перерыва. Честно говоря, не очень хотел бы повторить все это. Круговерть началась, когда мы ближе к зиме при температуре -15° снимались в той же одежде, что и летом.

Все статисты завидовали мне, когда по сюжету у моих ног разожгли костер. Я был единственным, кому было тепло. Тепло, несмотря на промокшие ноги. Эта кожаная обувка впитывает воду как губка и живет с ней вечно. Хотел бы я знать, как это выдержал бы Кожаный Чулок Натаниэль! Когда продюсер посетил место съемки, актеры готовы были его укокошить.

А однажды я упал с лошади. Ощущения такие, будто нож воткнули в спину – смещение межпозвоночного диска! Позже меня либо заменяли дублером, либо камера больше фокусировалась на Чингачгуке, Пьере Массими. Это произошло во время съемок третьей части – когда река, по которой мы всего неделю назад плавали в каноэ, покрылась толстым слоем льда в 20 сантиметров толщиной. Кстати, в Румынии фильм шел в кинотеатрах!

Я тренировался во время двухчасового полуденного перерыва. Один человек из киногруппы вставал передо мной и кидал томагавк. Я ловил, он бросал, я опять ловил… Так пробовали мы довольно долго, пока у меня, наконец, не получилось, и я сказал, что все под контролем и поймаю наверняка. Никакого трюка не было, я ловил топор по-настоящему.

Гораздо более неприятной для меня оказалась одна сцена в конце серии, когда я стоял у дерева, связанный ирокезами. В какой-то момент все ушли на перерыв, а меня оставили у ствола. Тогда еще не было никаких «полароидов» для моментальной фотографии. «Хельмут, если мы сейчас снимем веревки, то не сможем связать тебя точно так же! Придется тебе постоять связанным». Вот так я и стоял у гигантского дуба с затекшими руками. Слава богу, находясь в тени, я выдержал почти два часа, пока не вернулась съемочная группа.

Действительно, экстерьеры и декорации были просто потрясающими! Чтобы построить форт, свалили сто толстых дубов. И поставили его тут же, на месте. Впрочем, на самом деле было два форта, которые по потребности немного перестраивали. У декорации с башнями и главными воротами всегда оставался один открытый угол.

Над индейскими танцами тоже пришлось сильно потрудиться. А с какой любовью сооружали индейские палатки, с какой невероятной аккуратностью и точностью! Их сделали из настоящей кожи и прекрасно разрисовали. Никакой синтетики. Да у команды ее и не было, только кожа! Трудились неделями напролет. Сотни лошадей стояли в постоянной готовности. Повалили настоящие дубы, соорудив из них прекрасную «бобровую хату» прямо на водохранилище, которое стало нашим первым природным мотивом. Держался этот дом на воде на сотне пустых бензиновых бочек.

Снимали мы в основном в 20 километрах от Бухареста на территории киностудии «Буфтя» / Buftea, что на реке Колентина, и, конечно же, в Карпатах. Все объекты находились не очень далеко друг от друга.

Помню, как на третий день съемок мы узнали, что советские войска вошли в Прагу. Для меня наступил момент, когда я сказал: «Так, друзья, я сворачиваюсь, становится слишком рискованно. Я здесь не останусь!» Мы полагали, что события в Праге могут перекинуться и на Румынию. Я даже послал телеграмму моему менеджеру о расторжении контракта. Однако «Люфтганза» продолжала полеты в Бухарест, и они объявили о невозможности расторжения.

Хм… Сначала мне сказали, что я должен управлять каноэ. Ну, ладно, это я мог гарантировать. За 10 дней до съемок пришла телеграмма, что необходимо взять обязательные уроки верховой езды, мне ведь предстояло скакать даже без седла. А я вообще не умел ездить верхом. Что было делать? Я заявился в мюнхенский Английский сад и сказал: «Послушайте, вам надо за неделю сделать из меня седока, крепко держащегося в седле. Но, при этом, на неоседланном коне!» Результат был такой: два часа я промучался, стер все, что можно, но все же проехал верхом. А потом с подгузником и кремом за двое суток промчался на моем авто из Мюнхена в Бухарест.

«Кожаного Чулка» пересматривал несколько раз. История, рассказанная там, настоящая. Это не «экшен» и не высосанный из пальца сюжет, это не «Виннету». Рассказ о человеке, стоявшем между индейцами и белыми. В фильме есть посыл — вне времени и пространства — о взаимопонимании народов и об открытости культур. Герой смотрит на заходящее солнце именно так, как научился у индейцев. Это здорово!

В общем, я был удовлетворен, но газета «Бильд» отозвалась так: «Это не Кожаный Чулок, а Шёлковый Носок». Меня это сильно разозлило. Они ожидали жесткий вестерн, но ведь Нат Бампо не из тех, кто палит по врагам без повода. Он всегда сначала пытается решить вопрос миром, договориться. Он никогда не снимал скальпы и всегда был против, считал это преступлением. Он не сорвиголова, а посланец между белыми и краснокожими. Краснокожие жили в гармонии с природой. У них своя культура. Однако жанр вестерна развивается по своим канонам. Повозки, поставленные кругом, обязательная бойня… Я рассматривал нашу продукцию не как вестерн, а как колоссальную историю о большом друге индейцев. Тут мы были с режиссером Пьером Гаспар-Юи на одной волне. Он говорил: «Хельмут, сначала думай! Ты не герой!»

Могу только сказать, какую из них я не люблю. Первый эпизод не доставил мне большого удовольствия из-за наших разногласий с франко-канадцем Патриком Пёвьоном, исполнителем роли Гарри Марча. Кроме того, кое-что было сделано откровенно по-дилетантски. Мы вынуждены были идти под парусом против ветра, и парус вздувался в обратную сторону. Замечу, что посудину тащила моторная лодка. Но кто же поверит, что мы плывем вперед, когда парус под ветром выгнут назад? Как всегда, причина одна и та же: у киношников нет ни времени, ни возможности ожидать другой погоды.

Не поверите, но все это только добавило мне проблем. Представьте, четыре серии подряд показывают по телевизору к рождеству в первый раз, в каждое из четырёх воскресений к следующему рождеству — во второй, да еще и в сами рождественские праздники — в третий. Столько показов за сравнительно короткое время. «А, Хельмут Ланге, тот самый лесной бродяга!» Да я всего лишь сыграл Кожаного Чулка, вымышленного героя знаменитого писателя. Фенимор Купер — вот кто настоящий лесной бродяга, реально оказавшийся между двумя фронтами. Бог мой, как он это все пережил! В общем, у меня начался по-настоящему тягостный период.

Почти нет, да я уже и сам не очень-то хотел. Никогда бы не подумал, что эта роль меня начисто катапультирует из киноиндустрии. Все режиссеры в один голос заявляли, что видеть меня больше не хотят. Целый год после «Кожаного Чулка» я не получил ни одного предложения. Это очень плохой опыт в моей жизни. Все, что снималось позже, было уже проходным.

Телерадиокомпания NDR предложила мне вести передачу «Знаете ли вы кино?» Появился в ней один раз, да задержался потом на 10 лет…

Да, все началось именно там. 13 ноября 1936 года в радиостудии на Мазуреналлее я участвовал в моей первой передаче для школьников.

Да. Это была передача о «Форельном квинтете» Франца Шуберта. Я сам обратился в редакцию молодежного радио и сказал: «Хочу у вас заниматься». И закусил удила! Тогда все осуществлялось вживую, потому что не было никаких звуконосителей.

Началась война! Я сдал выпускной экзамен в средней школе восемнадцатилетним. Мы едва успели сделать общее фото класса, а на следующий день нас отправили отбывать трудовую повинность в Штральзунд. В июне 1941-го я попал на флот. Через два года командовал минным тральщиком в Ла-Манше. Экипаж из четырех человек. Днем мы спали, ночью искали мины. Очень страшно! Потом меня отправили учиться на подводника. До сих пор помню, как мы тогда узнали о покушении на Гитлера 20 июля 1944 года. Мы были потрясены и не могли поверить. Но я никогда не симпатизировал нацистам, а мой отец вообще был антифашистом. Он даже прекратил со мной общаться после того, как я пошел служить на флот. Но меня все равно через полгода забрали бы в армию… После войны я вернулся в Берлин не сразу. Остался в Любеке.

Фильм «Вальдхаузштрассе, 20», снятый в 1960 году. Я играл шведского пастора, который прятал евреев в своей церкви. Это была моя первая большая и самая любимая роль на ТВ. Год спустя на месте съемки на улице Кохштрассе возвели Берлинскую стену. Лента стала первым полнометражным художественным фильмом на немецком телевидении. С этого момента как-то у меня дело пошло. На следующее утро мне предложили следующую главную роль, через три недели — другую…

Нет. Людей моего возраста в телеиндустрии не существует. Вряд ли для них найдутся хорошие роли. Увы, мы больше не являемся частью рекламного рынка. Но я продолжаю записывать пьесы на радио.